Статьи

Топики

Разговорник

Библиотека

Политкорректность: игра во что или кем?

Обсудить в форуме

Все изучающие английский язык рано или поздно сталкиваются с понятием политкорректности. Обычно политкорректность представляют себе как некую игру в тотальную вежливость, как некий странный каприз (политических деятелей, феминисток, «зеленых» и т. д.) употреблять одно слово вместо другого. Однако этот «каприз» имеет гораздо более глубокие корни и гораздо более обширные «сферы влияния», чем это может показаться.

Речевой этикет

В узком смысле под «политкорректностью» часто принято понимать идеологию, предписывающую употребление «нейтральных» терминов, заменяющих прямые названия явлений. С точки зрения сторонников этой идеологии, политкорректность должна помочь сгладить различия и противоречия в обществе, так как «свои имена» оскорбительны для тех, кого ими называют.

Появление этого вида политкорректности относят к последней четверти ХХ века и связывают с обострением расового вопроса в Америке. Считается, что это движение началось с африканских носителей английского языка, которых возмущал его «расизм». Слово “black” (черный) они потребовали заменить на слово “Afro-American” (афро-американец). Это движение было довольно быстро подхвачено феминистскими движениями, которые, в частности, протестуют против «маскулинности» (ориентации на мужчин) языка. Так, например, в английском языке названия профессий содержат слово “man” (мужчина): “fireman” (пожарный); “postman” (почтальон). Если следовать правилам «политкорректности», их следует заменять на «нейтральные» словосочетания: “fire fighter” (борец с огнем), “mail carrier” (разносчик почты).

Сторонниками политкорректности утверждается, что главное в этом движении – установление дружественных взаимоуважительных отношений между социальными группами. Другими словами, цель политкорректности – нивелирование различий между представителями разных социальных групп. Именно поэтому существует категория слов и выражений, подлежащих замене на «нейтральные»:

• инвалид > человек с физическими особенностями;
• бедный > экономически ущемленный;
• человек низкого роста > человек, преодолевающий трудности из-за своих вертикальных пропорций…

Несложно заметить, что в основе политкорректности лежит эвфемизация – замена жесткого, по мнению говорящего, слова на более «мягкое» или нейтральное.

Стремление к политкорректности доходило иногда до полупародийных-полусерьезных курьезов. Так, до недавнего времени автоматический переводчик “PROMT” предлагал следующий перевод фразы “Our cat gave birth to four kittens: two white and two black”: «Наша кошка родила четырех котят: двух белых и двух афро-американцев» («Неполиткорректный» перевод предложения – «Наша кошка родила четырех котят: двух белых и двух черных»).

Итак, в узком смысле слова «политкорректность» – это правила, предписывающие в официальной речи заменять слова, указывающие на социальные особенности, на нейтральные.

Розовые очки

Однако в широком смысле слова политкорректность, разумеется, этим не исчерпывается, и под этим термином понимается практика такой замены слов в политических суждениях, которая бы моделировала восприятие политической ситуации в том ключе, в котором выгодно говорящему. Так, политкорректные стандарты настаивают в том числе на употреблении «эвфемизмов, отвлекающих внимание от негативных явлений действительности»:

• война > конфликт;
• бомбардировка > воздушная поддержка.

Подобные эксперименты с языком, призванные скорректировать представления говорящих об окружающем мире, не новы, и были подробно описаны и спародированы еще в романе «1984» Дж. Оруэллом, создавшим вымышленный язык новояз (Newspeak). Этот язык должен был обслуживать тоталитарное общество и управлять мировоззрением и поведением граждан. В приложении к роману «О новоязе» писатель комментирует: «Например, все слова, группировавшиеся вокруг понятий свободы и равенства, содержались в одном слове «мыслепреступление», а слова, группировавшиеся вокруг понятий рационализма и объективности, – в слове «старомыслие». «Новояз должен был не только обеспечить знаковыми средствами мировоззрение и мыслительную деятельность приверженцев ангсоца [английского социализма – Т. У.], но и сделать невозможными любые иные течения мысли».

Как известно, любой язык воздействует на говорящего и слушающего и создает у них определенное представление о предмете. Эта функция языка называется регулятивной, и именно это берется во внимание теми ораторами, которые используют принципы политической корректности. Так, например, с целью представить войну в Афганистане в определенном свете ее называли «интернациональной помощью».

Подобная эвфемизация – характернейший прием выступлений, например, Дж. Буша-младшего. Его выражение «защита демократии», под которым подразумевались военные действия, стало знаменитым. Эвфемизмы Буша в основном представляют собой абстрактные понятия, которые могут быть поняты широко и границы которых могут быть легко расширены:

«We are ready for the greatest achievements in the history of freedom!» – «Мы готовы к величайшим достижениям в истории свободы!»

Это выражение-лозунг может быть адекватно понято только теми, кто знает, каков характер политики Буша: за этими словами скрывается агрессия или призыв к войне, однако с точки зрения формального смысла это выражение неагрессивно.

То же касается, например, следующего высказывания:

«The survival of liberty in our land increasingly depends on the success of liberty in other lands. The best hope for peace in our world is the expansion of freedom in all the world».
– «Спасение свободы на нашей земле все больше зависит от свободы в других землях. Единственная надежда на мир в нашем мире – это завоевание свободы во всем мире».

Таким образом, прием «политически корректного» высказывания может не только завуалировать истинный смысл речи, но и смоделировать восприятие происходящего окружающими, сделав нужные оратору логические и морально-нравственные акценты.

Политкорректные метафоры

Власть политкорректного термина может распространяться очень далеко. Политики могут не просто использовать политкорректные слова типа «афроамериканец» или «воздушная поддержка», но и формировать у аудитории такие «политкорректные образы», которые будут восприняты положительно и часто с благодарностью. Для того чтобы сравнить «неполиткорректный» и «политкорректный» образ, используемый двумя последними президентами США, обратимся для начала к вопросу о том, что такое политическая метафора.

Под метафорой в данном случае подразумевается не средство языковой выразительности, а категория мышления. Человек не только выражает свои мысли с помощью метафор, но видит сквозь призму метафор окружающий мир. Такое понимание метафоры было предложено американским лингвистом Джорджем Лакоффом. По его определению, «сущность метафоры состоит в осмыслении и переживании явлений одного рода в терминах явлений другого рода».

В своей книге с характерным названием «Метафоры, которыми мы живем» (“Metaphors We Live By”) Дж. Лакофф и М. Джонсон описывают ставшую хрестоматийной метафору «спор есть битва»: «…мы не просто говорим о спорах в терминах войны и битвы. Мы реально побеждаем или проигрываем в споре. Лицо, с которым спорим, мы воспринимаем как противника. Мы атакуем его позиции и защищаем свои. Мы захватываем территорию, продвигаясь вперед, или теряем территорию, отступая…» Такое понимание спора находит отражение в языке, мы описываем спор как битву, часто не замечая этого:

«He attacked every weak point in my argument» («Он нападал на каждое слабое место в моей аргументации»);

«His criticisms were right on target» («Его критические замечания били точно в цель»);

«I demolished his argument» («Я разбил его аргументацию»);

«If you use that strategy, he'll wipe you out» («Если вы будете следовать этой стратегии, он вас уничтожит»);

«I've never won an argument with him» («Я никогда не побеждал в споре с ним»);

«He shot down all of my arguments» («Он разбил все мои доводы»…

«В споре нет физического сражения, зато происходит словесная битва, и это отражается в структуре спора: атака, защита, контратака и т. п. Именно в этом смысле метафора «спор есть битва» принадлежит к числу метафор, которыми мы «живем» в нашей культуре: она определяет наши действия в процессе спора».

Такое понимание спора «выдает» себя в языке. Каждый язык по-разному представляет те или иные абстрактные категории, так как в разных культурах эти категории по-разному осмысливаются.

Другим показательным примером стала метафора «время – это деньги». «Мы относимся ко времени как к очень ценной вещи – как к ограниченным ресурсам и даже как к деньгам – и соответствующим образом осмысливаем его. Тем самым мы понимаем и переживаем время как нечто такое, что может быть истрачено, израсходовано, рассчитано, вложено разумно или безрассудно, сэкономлено или потрачено напрасно»:

«You're wasting my time» («Вы отнимаете у меня время»);

This gadget will save you hours («Это приспособление сэкономит вам много времени»);

«How do you spend your time these days?» («На что ты потратишь эти дни?»);

«I've invested a lot of time in her» («Я потратил на нее столько времени», буквально: «Я инвестировал много времени в нее»);

«You need to budget your time» («Вам нужно рассчитывать затраты своего времени», буквальнго: «Вы должны составлять бюджет своего времени»);

«That flat tire cost me an hour» («Эта спущенная шина стоила мне целого часа»);

«You don't use your time, profitably» («Вы не извлекаете выгоды из своего свободного времени»)…

Таким образом, суть теории Дж. Лакоффа состоит в том, что все сложные категории в каждой культуре понимаются через разные метафоры, и увидеть, какие именно метафоры характерны для мышления представителя той или иной культуры, можно посредствам наблюдения над языком.

Политическая лингвистика наблюдает за метафорами для изучения особенностей мышления политика и его аудитории, а также для того, чтобы исследовать, как меняется политическая ситуация, чем политическая ситуация в одной стране отличается от ситуации в другой и т. д. Доказано, что вместе с изменениями политической ситуации меняются опорные политические метафоры.

Так, британский лингвист А. Мусолфф исследовал то, как изменялась метафора «Европа – это дом» с конца восьмидесятых годов до начала XXI века. Сначала речь шла об «архитектурных проектах», «возведении столбов» и «укреплении фундамента». Затем, когда стали накапливаться противоречия, говорилось о «хаосе на строительной площадке» и «доме без дверей с надписью «выход» (“a house without exit doors”).

Метафоры используются не только как инструмент изучения политической ситуации, но и как инструмент манипуляции массовым сознанием. Политические лидеры могут сознательно подбирать такие «политкорректные» метафоры, которые вызовут положительную реакцию их избирателей, смогут воздействовать на общественное мнение и побуждать общество к принятию определенных политических решений. Например, популярность аргентинского президента Х. Д. Перона объясняется исследователями тем, что он изначально выбрал нужную метафору политики: «политика – это труд». Разворачивая эту метафору, будущий президент был понят и одобрен миллионами аргентинцев, работающих в тяжелых условиях.

То, как политики делают «ставки» на те или иные политкорректные метафоры, хорошо видно на примере метафорики американских президентов Дж. Буша-младшего и Б. Обамы.

Дж. Буш в своих речах утверждает метафору «политика – это война». Если отвлечься от исторического контекста его речей, то, слушая их, можно подумать, что они произносятся лидером страны, долгое время находящейся на военном положении, причем не по своей инициативе. Даже его этикетные речи (инаугурационные и прощальная) переполнены словами, прямо или косвенно относящимися к войне:

«Враги свободы и нашей страны не должны заблуждаться… Мы будем защищать наших союзников и наши интересы. Мы встретим агрессию и недобросовестность со всей решимостью и силой».

Основные задачи политики формулируются как задачи защиты Америки (“securing America”); обеспечение безопасности нации (“nation's security”); поиск путей защиты граждан (“way to protect our citizens”).

Идеалом молодых людей должен стать солдат с оружием в руках. Очень часто Буш проводит прямую аналогию между битвой, в которой принимают участи солдаты, и противоборством двух «систем». Характерная формула для описания современной ему эпохи – это «время опасности» (“time of danger”).

Б. Обама, противопоставляя себя Бушу и ориентируясь на чаяния граждан, старается развенчать метафору «политика – это война» и сформировать метафоры «политика – это созидание», «политика – это стройка»:

«...Будущее не принадлежит тем, кто выводит армии на поля сражений или прячет ракеты под землю, будущее принадлежит молодым людям с образованием и воображением, необходимым для созидания»; «Политическим лидерам во всем мире, которые стремятся посеять конфликт, я хочу сказать: знайте, что ваши народы будут судить вас по тому, что вы сможете создать, а не по тому, что вы разрушите». Обама предлагает не «защищать» граждан, а «строить мир, в котором граждане будут защищены».

Довольно часто Обама говорит о стройке в прямом смысле этого слова, однако именно картины будущих строек призваны усилить процесс формирования метафоры «политика – это стройка и созидание»:

«Мы построим дороги и мосты, линии электропередач и современные телекоммуникации, питающие экономику страны и связывающие нас воедино. Мы вернем науке ее достойное место в обществе и применим достижения технического прогресса для поднятия качества здравоохранения и снижения его стоимости. Мы добьемся того, что энергия солнца, ветра и земли будет приводить в движение наши автомобили и питать оборудование наших предприятий. И мы преобразуем наши школы, колледжи и университеты для того, чтобы они удовлетворяли требованиям новой эпохи. Все это нам по силам. И все это мы осуществим».

Отвлекаясь от английского контекста, о том, какую роль играет политическая метафора в политике, можно судить, например, по фразе президента Д. А. Медведева:

«Беларусь для нас не младшая сестра, а просто сестра. Потому что как только начинают определять, кто младше, а кто старше, жди беды. Родственные связи прерываются, браки расторгаются и, в общем все заканчивается плохо». Отношения России и Белоруссии осмысливаются через метафору родственных отношений, а для возникновения политического спора или даже конфликта достаточно метафоры иерархии.

Политкорректные местоимения

В этой статье невозможно рассказать обо всех возможных «сферах влияния» политкорректности, и последнее, на чем мы остановимся, – это на местоимениях, которые также могут быть «политически корректными» и «политически некорректными».

Выбор политиком личных местоимений зависит от того, как он себя идентифицирует. Ответы на простые вопросы «Кого имеет в виду политик, говоря “мы”, “вы”, “они”?» «В каких случаях он употребляет местоимение “я”?» могут многое рассказать о его самоидентификации. Многие ораторы успешно контролируют употребление этих местоимений, чтобы сформировать у аудитории необходимые им представления.

Удачной иллюстрацией того, насколько могут различаться позиции политиков в этом вопросе, могут послужить речи Дж. Буша и Б. Обамы, к которым мы уже обращались. Их сравнение интересно, кроме всего прочего, тем, что риторика Обамы во многом построена как анти-бушевская.

Дж. Буш-младший, выбирает для обозначения себя местоимения «я» (“I”), а для обозначения аудитории – «вы» (“you”). Этим он отделяет себя от слушателей, в противоположность многим политикам, стремящимся к позиционированию единства себя и адресата речи:

«Всех вас я просил о терпении по отношению к такой сложной задаче, как защита Америки, и вы справились с этим вполне».

Из следующего примера видно, насколько Бушу чуждо употребление местоимение «мы» в значении «мы с вами», «я и аудитория»:

«Быть вашим Президентом было уникальной привилегией. Были и добрые, и трудные дни. Но каждый день меня вдохновляло величие нашей страны и великодушие нашего народа. Я был благословлен на то, чтобы представлять народ, который мы любим».

Употребление местоимений в этом фрагменте многое говорит о том, с кем соотносит себя оратор и к кому он обращается. В начале фрагмента Буш, кажется, обращается к нации: «вашим Президентом». Однако далее он говорит о нации уже в третьем лице: «наш народ», «народ, который мы любим». Оратор в буквальном смысле «теряет адресата» своей речи, так как, казалось бы, обращаясь к нации, под словом «мы» и «наш» он не подразумевает «я и народ», «мы с народом»: «мы с народом любим наш народ» – бессмысленное выражение. Под словом «мы» оратор подразумевает что-то другое, оно не объединяет оратора и аудиторию, а, скорее, подчеркивает обратное: выражение «народ, который мы любим» противопоставляет понятию «мы» и «народ».

«Мы» для Буша – это, скорее, официальные представители Америки, нежели ее простые граждане.

Барак Обама, в противоположность Джорджу Бушу, моделирует такое значение местоимения «мы», которое бы говорило о том, что он отождествляет себя с аудиторией.

«Мы» в речи Обамы – это чаще всего «я и вы». Им используются самые разные приемы, направленные на стирание границ между местоимениями «вы» и «мы», «я» и «вы» и формирование такого «мы».

Свою этикетную, инаугурационную, речь он начинает именно со стирания этих границ между собой и слушателями:

«Я стою перед вами, ощущая огромную важность поставленных перед нами задач, испытывая признательность за оказанное мне доверие, памятуя о жертвах, принесенных нашими предками».

Одним из его излюбленных приемов, косвенно направленных на формирование такого понятия – «мы – это мы с вами» – является обращение к теме национальных ценностей народа, перед которым он выступает. Так, при обращении к жителям Каира Обама цитирует Коран. Причем это цитирование как бы является для него естественным аргументов его тезисов («Как сказано в Коране…»), при обращении к русским студентам он цитирует А. С. Пушкина («Как сказал Пушкин…»), президента Д. А. Медведева («Как сказал Медведев…»).

Кроме цитации Обама использует прием обращения к таким историческим событиям страны, память о которых потенциально дорога каждому ее гражданину. Так, при разговоре с русскими студентами он упоминает Вторую Мировую войну.

Другой прием Обамы тесно связан с первым, и его можно было бы назвать «я такой же, как и вы». Частью политического мифа Обамы, реализуемого перед аудиторией, является позиционирование себя как человека из той же категории, что и слушатели.

В Каире он – выходец «из народа», представитель недоминирующей расы, для аудитории русских студентов он – представитель того же поколения, что президент России и слушатели РЭШ, перед которыми он выступает, он – бывший студент аналогичного заведения.

Наконец, Обама «регулирует» употребление личных местоимений. Например, выступая перед российской аудиторией, он, говоря об Америке, не употребляет сочетания «наша страна». Местоимение «наша» (“our”) отделило бы его от слушателей. Вместо этого он употребляет сочетание «моя страна» (“my country”). Это не только позволяет ему не отделиться от аудитории, но и делает обращение к аудитории более личным. Затем, употребляя местоимение “we”, он имеет в виду уже и граждан США, и граждан России.

Следует уточнить, что подобное политкорректное употребление «я» и «вы», конечно, не является универсальным рецептом успешной политической речи. Каждый политик, делая выбор между «я» и «мы», выбирает такое местоимение, которое наиболее органично его целям. Более того, как уже говорилось, он может умело «регулировать» употребление этих местоимений даже в рамках одной речи или одного интервью.

Например, Барак Обама настойчиво употребляет местоимение «я» в речи, посвященной уничтожению бен Ладена:

“And finally, last week, I determined that we had enough intelligence to take action, and authorized an operation Today, at my direction, the United States launched a targeted operation in Pakistan…» «Наконец, на прошлой неделе я установил, что у нас есть достаточно разведданных, и дал согласие на проведение операции. Сегодня под моим руководством США провели операцию в Пакистане».

Информация, которую излагает Обама, вообще не предполагает обращения от первого лица, большинство конструкций, содержащих местоимение «я», избыточны в тексте. Формально президент не приписывает себе заслуг, а напротив, благодарит участников операции. Он говорит только то, что формально соответствует действительности – ведь такая операция не может состояться без ведома и согласия президента. Однако за счет обилия в тексте речи слова «я» у слушателя создается иллюзия не только полной причастности Обамы к операции, но его определяющей роли и в ней, и в ее разработке и подготовке.

В кульминационном моменте речи для президента стратегически важнее продемонстрировать свою роль в этом историческом событии, а не формировать представление о себе и избирателях как о едином целом, и поэтому «политкорректное» местоимение «мы» оказывается на некоторое время неуместным. И только затем, переходя к теме страданий народа от рук террористов, Обама вновь вспоминает местоимение «мы», снова объединяясь с народом и разделяя его горе.

Таким образом, политкорректность – гораздо менее «невинное» явление, чем установка на всеобщую вежливость. Очень часто это и довольно серьезный инструмент манипуляции.

В этой статье я остановилась на политкорректности как на инструменте оратора и политика, однако это далеко не единственный ракурс взгляда. С точки зрения лингвистики и теории культуры, политкорректность исследуется в рамках интереса к эвфемизму: в каждую эпоху общество склонно «запрещать» употребления одних слов и поощрять употребление других. Исследование того, что именно запрещается, может многое сказать об эпохе и обществе. Также, например, многие исследователи говорят о политкорректности как об особом мировоззрении.

Татьяна Ушакова,
май 2011