Статьи

Топики

Разговорник

Библиотека

Полезные книги

Обсудить в форуме

Книга К. И. Чуковского «Высокое искусство», Главы 6-7

М.: Советский писатель, 1968. – 384 с.

Глава шестая. Слух переводчика. – Ритмика. – Звукопись

Эта глава посвящена передаче фонетических особенностей оригинала, а именно, как видно из ее заголовка, передаче ритмики и звукописи. Чуковский говорит не только о поэзии, но и о прозе. Для переводчика очень важно воспроизвести ритмический рисунок речи, передать энергичность или, наоборот, плавность и нежность оригинала. При этом Чуковский понимает ритмику речи довольно широко.

Звучание текста обусловлено, например, повторами одной и той же конструкции. Игнорирование этого приема при переводе приводит к обезличиванию текста, к потере его звучания.

Например, Диккенс любил «такой словесный звуковой узор, в котором одно и то же слово повторяется назойливо часто». Вот характерный пример диккенсовского повтора:

«Их мебель была новая, все их друзья были новые, вся прислуга была новая, их серебро было новое, их карета была новая, их сбруя была новая, их лошади были новые, их картины были новые, они сами были новые».

Чуковский приводит неудачный, по его мнению, перевод М. А. Шишмаревой, в котором эти повторы не замечаются переводчиком: «Вся их мебель, все их друзья, вся их прислуга, их серебро, их карета и сами они были с иголочки новыми».

«Автору было угодно повторить девять раз один и тот же глагол и одно и то же прилагательное при каждом из девяти существительных. Переводчица же, лишенная слуха, пренебрегла этим настойчивым девятикратным повтором, обеднила, обкорнала всю фразу и отняла у нее ритм».

То же с переводом фразы «Мы шли мимо лодочных верфей, корабельных верфей, конопатных верфей, ремонтных верфей...» В переводе той же переводчицы этот фрагмент звучит так: «Мы шли мимо лодочных и корабельных верфей...»

Потеря повторов, по Чуковскому, лишает текст именно звуковой выразительности. Автор говорит «лишь о тех повторениях слов, которые организуют ритмическую структуру прозы».

К ритму прозы нужно относиться еще бережнее, чем к ритму поэзии. «Ритм прозы — лишь набросок ритма», — говорит французский ученый П. Верье. Тем труднее уловить этот ритм и тем изощреннее должен быть слух переводчика».

Разумеется, при переводе текста, где ритмическое начало еще более усилено (ритмизованной прозы), к звуковой стороне нужно относиться также очень щепетильно.

«Известный роман Ромена Роллана «Кола Брюньон» выдержан в том ритме, который ближе всего к русскому раешнику. Герой романа, бургундский винодел, весельчак, уснащает свою бойкую народную речь прибаутками, звонкими рифмами, которые и попытался воспроизвести замечательный мастер перевода Михаил Лозинский. В переводе Лозинского Кола Брюньон говорит:

Хочешь знать, какова здесь мораль, изволь: подсоби себе сам, подсобит король. В переводе Елагиной эта же мысль изложена в прозе: «Нравоучение из всего этого: помогай себе сам, король тебе поможет».

Чувство ритма, музыкальное чувство необходимо переводчику и в тех случаях, когда ему нужно передать «бытовую» прозу, которая не имеет никаких «притязаний» на стиховую ритмику. Потеря чувства ритма может обернуться искажением психологической атмосферы.

«Марк Твен в своих «Приключениях Гекльберри Финна» изображает чопорную нудную женщину, которая мучит мальчика своей педагогикой. Для характеристики однообразия ее приставаний к ребенку автор заставляет ее трижды повторять его имя:

« – Не болтай ногами, Гекльберри! – Не скрючивайся так, Гекльберри! – Не вытягивайся так, Гекльберри!»

Между тем переводчик не заметил этих троекратных повторов, не понял той роли, которую придал им автор, и перевел весь отрывок при помощи такого стяжения:

« – Не болтай ногами, Финн! – Не потягивайся, не ломайся, Гекльберри!» Вся психологическая ценность отрывка пропала».

Говоря о ритмике поэтических текстов, К. Чуковский снова поднимает вопрос о принципиальной переводимости поэзии и приводит ряд любопытных высказываний поэтов.

Так, Перси Биши Шелли приходил в отчаянье от невозможности передать на другом языке музыкальную форму стиха: «Пытаться воспроизвести какой-нибудь поэтический текст на другом языке, — говорит он, — это все равно что взять фиалку, бросить ее в тот сосуд, где на сильнейшем огне плавится какой-нибудь металл, и притом питать безумную надежду, что таким образом удастся постичь первооснову ее цвета и запаха».

«То же самое за полтысячи лет до британского лирика высказывал и Данте в своем «Пире»:

«Пусть каждый знает, что ничто, заключенное в целях гармонии в музыкальные основы стиха, не может быть переведено с одного языка на другой без нарушения всей его гармонии и прелести».

Об этом же говорит Борис Пастернак: «...Переводы неосуществимы, потому что главная прелесть художественного произведения в его неповторимости. Как же может повторить ее перевод?» Поэт Роберт Грейвс называл любой перевод «учтивой ложью»: «В конце концов нужно признать, что всякий перевод есть ложь, очень учтивая, но все-таки ложь». Американский поэт Роберт Фрост вообще определял поэзию через непереводимость: «Поэзия — это то, что непереводимо на другой язык».

Английский поэт XVII века Джеймс Хауэлл «сравнил поэтический подлинник с роскошным турецким ковром. Глядя на серую изнанку ковра, никак не догадаешься о тех причудливых и ярких узорах, которые украшают его на лицевой стороне. Перевод это именно изнанка ковра, не дающая никакого представления о самом ковре, то есть о подлиннике».

Сам Чуковский, правда, отнюдь не разделяет этих взглядов.

«Порой кажется, что для такого пессимизма есть все основания. Но вспомнишь «Кубок» и «Иванову ночь» в переводах Жуковского, вспомнишь «Будрыса», переведенного Пушкиным, «Горные вершины» в переводе Лермонтова, «Коринфскую невесту» в переводе Алексея Толстого, а также десятки шедевров современных мастеров перевода — и все эти горькие мысли рушатся сами собой».

Вопрос о принципиальной переводимости поэзии не закрыт и в современной науке. Филологами проводятся исследования о том, почему при всей разности способов выражения эстетическая эмоция оказывается доступна читателю перевода.

Глава седьмая. Синтаксис. – Интонация. – К методике переводов Шекспира

 

Проблема сохранения особенностей синтаксиса актуальна для переводчиков всех поколений. С одной стороны, нельзя не замечать синтаксических особенностей оригинала, с другой стороны, невозможно строить фразы так, чтобы они были чужды языку перевода. «Точные копии иноязычной фразеологии немыслимы, так как у каждого языка есть свой собственный синтаксис. Но в тех случаях, когда синтаксис переводимого текста культивирует всякого рода» приемы, «которые легко передать средствами русского синтаксиса, – воспроизведение этих синтаксических фигур в переводах на русский язык обязательно. Отсюда, однако, не следует, что синтаксис нашего перевода должен звучать не по-русски».

Заповедь Чуковского-переводчика заключается в том, что «хороший переводчик, хотя и смотрит в иностранный текст, думает все время по-русски и только по-русски, ни на миг не поддаваясь влиянию иностранных оборотов речи, чуждых синтаксическим законам родного языка». Или, другими словами, «Переводчик должен стремиться к тому, чтобы каждая фраза, переведенная им, звучала по-русски, подчиняясь логике и эстетике русского языка».

«В свое время по этому поводу велись ожесточенные споры, сущность которых знаменитый английский критик, поэт и философ Метью Арнольд кратко сформулировал так: «Одни говорят: перевод может почитаться хорошим, если, читая его, мы забываем подлинник, и нам кажется, что подлинник написан на нашем родном языке.

Другие говорят: цель перевода прямо противоположная. Нужно сохранять в переводе каждый непривычный, несвойственный нашему языку оборот, чтобы возможно сильнее ощущалось, что перед нами создание чуждого нам ума, что мы только имитируем нечто, сделанное из другого материала».

Современные мастера перевода придерживаются первого из этих двух переводческих методов, взаимно исключающих друг друга. Синтаксис оригинала, утверждают они, не должен владеть переводчиком; переводчик должен свободно владеть синтаксисом своего родного языка».

На первый взгляд может показаться, что речь идет о таких переводческих позициях и ошибках, которые могут быть заметны только профессионалу, однако на практике все значительно проще. Эта проблема касается таких фраз на русском языке, которые изломаны на иностранный манер. Сегодня такой способ перевода очень часто встречается и в профессиональных переводах, и в ученических тетрадках, Чуковский приводит многочисленные примеры тех случаев, когда переводчик идет за иностранным синтаксисом, забывая «думать по-русски», давая возможность иностранному строю речи беспрепятственно проникнуть в перевод:

– «Он шел с глазами, опущенными в землю, и с руками, сложенными на груди».
– «Он был похож на испанца со своей смуглой кожей.. »
– «Грум выглядел франтом со своими драповыми гетрами и его круглым лицом».
– «Ее глаза зелены...»,
– «Я еду на свою родину...»,
– «Он относится к нам хорошо. Не могу понять, почему он делает это».
– «Он в ужасном состоянии любви» (in the horrible state of love ).
– «Он улыбнулся сквозь свои слезы».
– «Он стал убирать подножку экипажа с физиономией, выражающей живейшее удовлетворение». «Будучи на положении бродяги, всякое повреждение приписывалось мне».
– «Лежа в канаве, спасение казалось мне невозможным».
– «Она, со своей стройной талией молодой девушки, слушала его стихи»
– «Я недостаточно давно уехал оттуда, чтобы не иметь никакого интереса к этой местности...»

Все эти фразы звучат очень тяжеловесно, та как их строение нетипично для русского языка. Переводя предложения, переводчик перевел слова, а синтаксис оставил почти нетронутым.

К синтаксическим проблемам Чуковский относит и проблему того, что при переводе на русский язык, например, с английского, предложения становятся значительно длиннее – из-за того, что русское слово в среднем длиннее английского. По совету Чуковского, переводчику следует сокращать предложения, опуская некоторые слова.

«Для некоторой разгрузки текста нужно повсюду, где только возможно, особенно в разговорной речи, — вычеркивать лишние слова: это хоть отчасти придаст переводу ту легкость, которой ввиду краткости английских слов и простоты английского синтаксиса отличается подлинный текст.

«Это именно была та особа, которую он хотел видеть». Выбросьте слово особа. Фраза облегчится на пять слогов: «Это была именно та, кого он хотел видеть». Впрочем, дело не в механическом усечении фраз. Возможно, что здесь было бы всего целесообразнее выразить ту же мысль так: «Именно ее он и хотел видеть». Зачем говорить: «Я не обращаю внимания на это обстоятельство», когда по-русски гораздо легче сказать: «Я не обращаю внимания на это». Конечно, при такой разгрузке нужно выбрасывать только лишнее, то, без чего фраза может легко обойтись, без чего она уже давно обходится в свободной, разговорной речи».

Другая крайность – самовольное изменение синтаксиса, игнорирование тех особенностей предложения, которые придают ему эстетичность, пренебрежение синтаксическими законами, «ибо с законами синтаксиса связана интонация речи — ее эмоциональный выразительный строй, ее душа».

Во второй части главы, на примере переводов Шекспира, Чуковский подробно рассматривает плюсы и минусы принципа равнострочия, или эквилинеарности, при переводе стихотворного текста. При соблюдении этого принципа количество строк перевода равно количеству строк оригинала. Как и в большинстве других случаев, автор призывает к чувству меры и вкуса, которые всегда оказываются лучшими советниками, нежели любые принципы.

«Если уж такой искусный мастер, как Михаил Лозинский, вынужден был так дорого расплачиваться за свое слишком ревностное служение принципу равнострочия, что же сказать о других переводчиках! Некоторые из них предпочитали, чтобы целые страницы их переводов Шекспира представляли из себя сплошную невнятицу, лишь бы из двух тысяч ста семидесяти строк оригинального текста не стало, боже сохрани, две тысячи сто семьдесят пять.

Словом, принцип эквилинеарности сам по себе превращается в обузу и помеху, если применять его, не считаясь ни с чем, всегда и при всех обстоятельствах — даже в ущерб смыслу и стилю великих произведений поэзии».

В этой главе Чуковским рассматривается, скорее, не собственно-синтаксические вопросы, а проблемы перевода, относящиеся не к выбору слова, а к выбору структуры предложения в целом, другими словами, предложение в целом рассматривается как единица перевода.

Последние три главы посвящены рассказам о переводчиках, подробному анализу конкретных переводов и историческому обзору, поэтому именно они покажутся многим наиболее интересными. Однако на этом мы завершаем обзор книги, так как эти главы менее концептуальны, более сосредоточены на конкретной информации, тонком анализе и разборах, очень зависимы от авторской стилистики, поэтому требуют самостоятельного чтения.

Статья подготовлена Ушаковой Татьяной
июнь 2011